Цыферов Смешная Сказка Rar
Геннадий Михайлович Цыферов (1930-1972) писал добрые сказки для маленьких детей. До чего интересно читать вместе с ребёнком эти короткие истории! Трудные жизненные проблемы предстают здесь в ином свете, объясняются просто и понятно. Вот, к примеру, паровозик из Ромашково вечно опаздывает.
- Смешная сказка. Доступно 4 из 4. Книга Автор: Цыферов Г. Смешная сказка Издательство: Дет. Лит., 1989 г. ISBN 5-08-000544-0 Искать на livelib.ru. Сказки Геннадия Цыферова — сказки верно найденных интонаций. Интонаций писателя и читателя. Не правда ли, это очень смешно, ослик? — Нет, — вздохнул ослик, — это совсем грустно.
Разве нужно терпеть и прощать его опоздания? Уволить, запретить!
И совершенно уникальное, извинительное объяснение — успей увидеть прекрасное, ибо торопливость вообще не лучшее качество: в спешке не замечаешь чудес, не можешь насладиться открытием. А вокруг так много всего неизвестного! И писатель ведёт малышей по дороге познания, приоткрывая тайны дворового и уличного мира, заходя в гости к звёздам, рассказывая, о чём говорили цветы и какие бывают ягоды, о превращениях капельки и живых марках ('Что у нас во дворе?' , 'Что у нас на улице?' , 'В гостях у звёзд', 'Серьёзные рассказы плюшевого мишки'). Миниатюры Цыферова на первый взгляд могут показаться странными, непонятными. Но автор только подражает языку детей.
Сравнения и ассоциации словно выдуманы самим ребёнком, настолько они правдивы и естественны: по-своему очень обаятельны и странник-пешеход дождь, и суеверный мечтатель ветер, и весёлая проказница труба, и обидчивая Золотая гривка. Проверьте, когда прочитаете сказки-малышки писателя 'Дождь', 'Ветер', 'Труба', 'Карусель'. Есть у писателя и такие рассказы, где действующие лица не игрушки и животные, а сами ребята.
Они тоже делают открытия, выдумывают и сочиняют, но не всё способны объяснить. И поэтому автору важно сохранить любознательность и доверие детей, осторожно направить их по пути гармонии и красоты.
Геннадий Цыферов написал несколько военных рассказов и повесть, воспоминания о детстве, небольшие истории о музыке и музыкантах (Моцарте, Бетховене, Бахе, Григе), о любимом и его самых известных сказках. Биография Геннадия Цыферова умещается почти в один абзац: родился в Свердловске, окончил московский пединститут, преподавал литературу, был воспитателем в интернате, работал в журнале 'Мурзилка', на радио и телевидении, сотрудничал с киностудией 'Союзмультфильм'. В золотой фонд дошкольной классики вошли его сказки, пьесы, сценарии для мультфильмов. Сказочник умел сам и учил других находить в привычном удивительное. Исподволь подводил он своих читателей к простым, но ёмким истинам: не плакать, не хвастаться, не быть смешным и одиноким.
Цыферов Дождь Дождь шёл, не разбирая дороги. По лугам, по полям, по цветущим садам. Шёл-шёл — споткнулся. Вытянул длинные ноги.
Упал и утонул в последней луже. Лишь пузырьки наверху пошли: 'буль-буль'. Ветер Ветер на листьях гадал, скоро ли будет зима: скоро — не скоро, скоро — не скоро.
Последний листок оторвал, полез в трубу ночную греться. Труба Труба дымила в небо — хотела солнышку усы нарисовать. Весь дым из печки выдула, а солнышко блестит. Карусель Бегали по кругу весёлые карусельные лошадки. «Цок-цок!» Одна за другой. Потом заспорили: «Кто первая?» «Я первая», — сказала лошадка с золотой гривкой. «Я вторая», — сказала лошадка с серебряным хвостиком.
«Я третья», — сказала лошадка с медной подковкой. Пробежали круг, пробежали второй. Опять встали. «Нет, — заплакала вдруг Золотая гривка. — Я не буду больше бегать. Почему, если я первая, впереди бежит последняя?» Жёлтая акула Сочинить можно что угодно.
Можно сочинить песню. Можно сочинить сказку. А можно сочинить и картинку. В детстве я очень любил рисовать корабли. Красные корабли с белыми парусами. Но вот однажды пришёл ко мне мой друг Митька и сказал: — Плохо. Белые облака, белые паруса.
Разве отличишь сразу? И он нарисовал мне белый корабль с красными парусами. Получилось очень красиво, но Митька был всё-таки недоволен. И мы нарисовали ещё зелёные острова и жёлтую акулу. С тех пор минуло немало лет. Я стал моряком. Видел много синих морей, зелёных островов.
Прочитал даже сказку о белом корабле с алыми парусами. Но вот о чём я никогда не читал и что я никогда в жизни не видал, — это жёлтую акулу. Её мы с Митькой очень хорошо сочинили. Музыка Объяснить можно многое.
Можно объяснить, почему приходит утро. Можно объяснить, почему уходит ночь.
Но вот как объяснить то, что я очень люблю музыку? Когда её слушаешь, кажется, свистит ветер, кажется, шумит дождь, кажется, поют птицы. Почему мне нравится свист ветра, шум дождя, пение птиц? Трудно ответить. Нравится — и всё.
На днях один мальчик у нас в классе долго объяснял, почему он любит деревья. А потом я узнал: этот мальчик вовсе не любил деревья. Он рассказал об этом просто так, чтобы получить хорошую отметку. Скучно, когда любят что-нибудь только ради отметок. Ведь сегодня отметка есть. А завтра уйдёшь из школы — и отметки кончатся. Что будут тогда любить эти ребята?
Сами не знают. Я знаю, что я буду любить ветер, дождь, птиц, музыку. Да потому что нравится. Нравится — и всё. Зелёное море Раньше Костя думал: море бывает только синее. Над ним — белые птицы и облака. Но вот папа взял с собой мальчика на луг.
Он поднял его кверху: — Видишь, сколько цветов? Костя видел цветы, но почему они море — не понял. На другой день он пришёл сюда снова. Дул крепкий ветер, шумели сосны в бору.
По большому зелёному лугу катилась большие зелёные волны. Мальчику показалось — пахнет зелёной водой. Он снял рубашку и повесил её на высокую палку.
— Полный вперёд! Корабль с пёстрым парусом бороздил зелёные волны.
Проплыли мимо острова ромашек. Остались позади голубые заросли колокольчиков. А корабль всё плыл. Домой пришёл Костя поздно. Мама хотела его отругать, но папа сказал: «Не надо». Утром он подарил мальчику карту зелёного луга. На большом белом листе бумаги было нарисовано зелёное море.
А на зелёном море — белые, голубые острова. И над каждым островом — название: «Остров Белой ромашки», «Остров Голубых колокольчиков». Месяц Вчера я с одним очень серьёзным мальчиком рисовал месяц. Нарисовав, он вдруг мне сказал: — А ты знаешь, мне кажется, этот зелёный месяц похож на верхушку чьей-то зелёной шляпы. — Ничего подобного, — ответил я. — Этот зелёный месяц похож на зелёное ушко.
Вот, например, если бы у солнышка вдруг выросли уши, они обязательно были бы такие — большие и зелёные. Мальчик нахмурился: он был слишком серьёзный, чтобы поверить в то, что у жёлтого солнышка могут быть зелёные уши. А мне почему-то стало удивительно грустно. Ну нельзя же на самом деле быть всегда таким страшно серьёзным! Неужели нельзя улыбнуться? Вот и большие, строгие люди улыбаются. А ведь это совсем маленький мальчик, чего ж ему не улыбаться?
Мальчик Рассказ Первое животное, с которым я подружился, как ни странно, была лошадь. В семь лет однажды какая-то бешеная кобыла понесла меня, и мужики заорали с отчаянием: — Зашибёт!
Но лошадь проскакала двадцать шагов и склонилась к траве, а я беззаботно тряс вожжами. Дед, дрожа веком, занёс над Милкой кулак и медленно распустил его, точно тугой корявый бутон. Дрожащие пальцы осторожно тронули морду лошади, и она, косясь на мужиков и на деда, насмешливо заржала. Вот с той поры я и думаю: лошадь — одно из самых добрых и насмешливых существ. Я, разумеется, не истинный лошадник, но всё моё детство и юность прошли рядом с лошадью. Дед мой был колхозный конюх, и я тоже дневал и ночевал на конюшне. А если строгий старик вдруг сердился и прогонял меня с конюшенного двора, я превращал в лошадь любую скамейку, любой стул.
Сказка Прикол
Вскоре все стулья стали потихоньку и нетерпеливо погромыхивать ножками. И бабушка всякий раз, садясь на них, испуганно вскрикивала и неслась вдаль. А я, отбивая свой узенький зад, трясся за ней.
Мы неслись, а потом слезали со своих деревянных коней, счастливые, и улыбались друг другу. Но всё-таки лучше было скакать в поле по утренним и вечерним лугам. В тот час звук копыт особенно звонок и светлым громом катится окрест. Больше всего я любил ездить с дедом зимой по сено.
Заиндевелая Милка бежит средь притихших равнин и толкает тёплой мордой заходящее солнце, а оно прячется за лес, и последние лучи его похожи на большие лошадиные уши. Да, в ту пору я любил лошадей. И среди всех одна была особенно мне мила — Мальчик, вороной жеребец с цыганскими глазами. И красив он был — круп, точно шёлк, атлас, но характер — дьявол. Всё с норовом да уровом. Бывало, идёт тихий, смирный. А только сядешь, он, как каменная балда, ни с места.
В таких случаях я всегда давал ему хлебца. А он ведь и тут окручивал. Проглотит хлебец, головой мотнёт: давай, мол, садись, малыш. А сам пройдёт чуть-чуть и сбросит.
Стоит себе, нижняя губа так и вздрагивает, будто он рассмеяться хочет. Вот какой конь был.
И сколько я ни старался, ни приручал упрямую животину, он всегда тянул только свою линию. И, наверное, со временем я бы совсем отстал от него. Да дед мой поглядел однажды, как я вожусь с Мальчиком, и языком прищёлкнул. — Ну, вот тебе и наказание. Характер-то у него точь-в-точь как у вашей милости.
И рад бы сделать хорошее, да не может. Чёртик в нём, значит, такой. И дед показал нам рожки. А я вспомнил о своём чёртике и пожалел Мальчика.
Я даже обнял его за шею. Ну разве мы виноваты? Просто у нас такие несладкие характеры. И с той поры, хотя мы и ссорились, но всё-таки дружили.
Правда, он по-прежнему сбрасывал меня и сбивал хвостом, точно надоевшую муху. Но, как ни странно, теперь он делал это более вежливо и изящно. Ни разу я не упал ни на лугу, ни в поле. А только перед самой конюшней, там, где мягкий песок. Я летел с лошади, а мой дед заливался дребезжащим самоварным смешком. Дед — родственник.
Вскоре прознали о том парни в селе. И стали специально собираться, чтоб на нас посмотреть. И было, конечно, обидно кувыркаться перед этой насмешливой толпой. А они ещё советовали: — А ты, Генка, подушку возьми — удобней. И в первый раз после тихо разговора о чёртиках я чуть не стукнул Мальчика. А он посмотрел на меня удивленно и задумчиво.
Мне стало горько и стыдно. И я, как мой дед когда-то, распустил кулак. Стал гладить лошадь, уговаривать: «Ничего. Я что-нибудь придумаю». Однако придумать мне так ничего и не удалось.
Мальчик по-прежнему не мог справиться со своим характером, я, как и раньше, летел в песок, а парни прыскали. Мне это надоело. И один раз я решил не вставать, лежать в песке до самого окончания моей юной жизни. Я пролежал минуту-другую и вижу: Мальчик ступил к конюшне, прошёл немного. Повернул обратно ко мне.
И тут я сразу понял, как навсегда избавиться от насмешек. Я встал, взял Мальчика под уздцы и сказал парням: — Вы что думали, я просто так падаю? — А зачем же? — скребнул меня чей-то осторожный голос.
— А если Мальчика в армию возьмут и кавалериста ранят, тогда? Все замолчали. И опять тот же скребущий голос коснулся меня: — Так ты, значит, раненого кавалериста представляешь?
— Я вновь сел на коня, разогнал его пошибче и уже сам легким комочком скатился вниз. Сколько прошло времени — не знаю. Летнее небо стало серым, и гуси по небу летят. Я закрыл глаза. И тогда мне в лицо ткнулось что-то мокрое и тёплое. Да только какой-то другой. И в лице такое выражение, словно он хотел меня отругать, сказать: «Ну зачем же ты меня так пугаешь?» И мы расцеловались с ним, а кругом все стали шуметь и тоже лезли целоваться к Мальчику.
С той поры я мог падать сколько угодно, каждое падение лишь увеличивало мою славу. Как сложить формат а3. И я лез из кожи, словно тесто к празднику. Скоро слухи обо мне дошли до районной газеты и в ней напечатали заметку.
Меня даже на какой-то слёт хотели послать в июле. Но в июне пришла война, и никаких слётов уже больше не было. Сейчас каждый день мужики брали напрокат расписную председательскую бричку и в последний раз катались по селу. Тряслись и завивались свадебные ленты.
Мужики венчались с войной. Молчало село, молчали окрестные деревни, а мы с дедом тоже молча выкатывали эту бричку, обряжали её. А потом дед гладил бумажные цветы на ней и всякий раз вздыхал громко: «Эх, Митька, эх, Ванька!» А вслед за мужиками чуть позже стали брать лошадей.
И дед, провожая их, вздыхал всё так же: «Эх, Милка, эх, Якорь.» Пустело село, пустела конюшня. И ночами пустые стойла пугали нас.
Они были точно открытая могила. А утром дед проходил по конюшне и отрывал таблички, которые когда-то он старательно писал химическим карандашом: Лазурь, Жёлудь, Ветерок, Голубчик. Таблички те оставались в конюшне деда, ему жалко было их выкидывать, и он всё перебирал их, раскладывал, будто играл на этих странных картах. Через месяц пришла повестка на Мальчика. — сказал дед. Я отпросился погулять с ним в последний раз. В последний раз поскакал перед конюшней, а потом упал и долго смотрел на него снизу вверх.
От Мальчика шёл тёплый пар. Он был весь какой-то домашний и напоминал мне огромный добрый самовар. И, наверное, оттого, что он напоминал мне что-то домашнее, стало жаль его. Заныло сердце, и я не спал три ночи.
А потом я выпросил у деда табличку с именем «Мальчик», вставил её в рамку и повесил на стенку, где висели семейные фотографии отца и матери. Бабка только головой качала, а я не ходил больше на конный. Боялся расплакаться. Лошадей всё брали и брали, дед мрачно шутил: — Вот так, ваша милость, на коровах скоро поедем. Впрочем, как оказалось впоследствии, дед шутил недаром.
В тот день я сидел дома, учил историю. И едва лишь дошёл до походов Александра Македонского, как на улице зашумело. Я попятился от окошка. Из-за поворота, скрипя, выползла телега, а перед ней. Слоновые бивни. Да, так мне показалось вначале, пока я всё ещё думал о Греции. Но тут слон замычал, и я наконец понял: да это же корова, братцы!
Она была запряжена в телегу, и на той телеге совсем не Александр Македонский, а мой дед Иван Михайлович Вылегжанин. Он сидит, насупясь.
Какая-то бабка, глядя на него, крестится. Другая, подбоченясь, кричит бойко: — Эй, Михалыч, смотри, зашибёт! Дед тянется за бабой, грозит ей кнутом.
А коровья повозка всё едет и едет и упирается рогами в наш дом. — мычит дед, входя в комнату. Затем он кладёт седую голову на руки, долго молчит и говорит наконец: — Вот война, значит. Отведи-ка её, милок, я не могу больше. Я отвёл корову на конюшню и всё думал, куда бы её поставить.
В коровник не годится: хотя с рогами, а всё-таки лошадь. И тогда я поставил её в стойло Мальчика.
И корова опять мычала, а я смеялся. Ну и скакун орловский! Она вдруг перестала мычать и как бы задумалась. Глаза её стали тёплыми, влажными. И я отвернулся. Бедняга, ей бы травку щипать, молоко давать, а она телеги возит.
Цыферов Смешная Сказка Rare
Где-то в отдалении заржала лошадь, корова прислушалась, и по потному крупу её прошла дрожь. Наверно, она тоже заржать в ответ хотела, но у неё ничего не вышло. Я снова ей посочувствовал и почему-то вдруг вспомнил сказку о гадком утёнке.
Ржачные Сказки
Там в конце сказки на зеркальном озере он стал прекрасным лебедем, белоснежным видением. А что корова? Разве когда-нибудь станет она прекрасной лошадью? Конечно, нет. И потому я не сказал ей ничего утешительного.
Я просто погладил её. Ну, вот и всё. Так кончилась эта история о лошади и корове. После войны нам прислали трофейных лошадей. Литература 1.
Аудио Сказки Смешные
Как лягушонок искал папу: сказки и маленькие сказочки, сказочные истории, рассказы, повесть. — М.: Астрель: АСТ, 2005. / Мурзилка. — 1958, № 11; 1960, № 11; 1962, № 3. / Пионер. — 1961, № 5; 1975, № 3.